«А! пожалела, значит - полюбила»

(«Сердце не камень»)

«Меня натолкнуло на мысль одно рассказанное мне происшествие; сюжет странный и курьёзный, но в нём много страстного, значит, есть над чем поработать», - так писал Александр Николаевич о замысле пьесы «Сердце не камень». «Много страстного»... Интересно, что он имел в виду? Мне кажется, что именно свою героиню - здесь ведь мы ясно видим, как, говоря «высоким штилем», разгорается тлеющий под пеплом огонь.

В комментариях к первой статье о героине было высказано очень многое, заслуживающее внимание, - и то, что Вера оказывается самой сильной, заставляя всех измениться самих или изменить свои взгляды, и по существу становится тем самым «лучом светом в тёмном царстве»; и то, что сама во всём виновата: вместо церкви могла бы и по городу прокатиться, и на извозчике поездить, и во время загулов мужа погулять по городу. В обвинениях героини доходят даже, простите, до элементарной пошлости: «Да сама она душная была. Даже деду с ней скучно было, постоянно от неё сваливал». Подобное, думаю, даже и комментировать не нужно, а на заявления о возможных «прогулках» сразу отвечу: не могла. Верно заметил другой комментатор, что тут же нашлись бы «добрые люди», доложившие обо всём мужу. А кроме того, мы всё время забываем о воспитании, которое получали девушки её круга и которое чётко «раскладывало по полочкам», что можно и чего нельзя.

Поэтому будем говорить о Вере, исходя из «реалий» её времени. Мне кажется абсолютно верным высказывание ещё одного комментатора: «Кроткая, а внутри - стальной стержень и живёт в полном ладу со своей совестью».

Мне представляется очень важным её разговор с Ольгой и Аполлинарией Панфиловной в начале пьесы. После её слов о «чистоте души» («Я в пятнадцать лет не взглянула ни разу на постороннего мужчину») гостьи цинично заметят: «Ну, не говорите! Искушения не было, так и греха нет. Враг-то силён, поручиться за себя никак нельзя». - «Это правда, тётенька. Вы по вечерам и по балам не ездите, а посмотрели бы там, какие мужчины бывают. Умные, ловкие, образованные, не то, что…». - «"Не то, что мужья наши". Ай, Оленька! Вот умница! А ведь правду она говорит: пока не видишь других людей, так и свои хороши кажутся; а как сравнишь, так на своё-то и глядеть не хочется».

Но в том-то ведь и дело, что вряд ли Вере «свои хороши кажутся». Мне думается, что она очень верно знает цену окружающим людям (прекрасно понимает, конечно, что повлиять на характер мужа, его привычки невозможно), однако тот самый «стальной стержень» не даёт ей изменить - в первую очередь, себе. Она не может уподобиться своим гостьям, рассуждающим: «Я, кажется, до семидесяти лет влюбляться буду. А то и жить-то незачем, какой интерес! А тут вдруг как-то тепло на душе. А то какая наша жизнь? Пей, ешь да спи!», «Я тоже не люблю, чтоб без занятия. Уж само собой, не любовь, — где уж! Хоть и не закаиваюсь» Мне почему-то вспоминается другой писатель, другое время, другой стиль... А.С.Грин, «Блистающий мир». Вдова господина Торпа рассказывает Тави: «В том возрасте, в каком теперь вы, меня сломали, — она сжала лист пальмы, вытянув его изуродованное перо с легкой улыбкой, — так, как я сломала это растение; лист завянет, пожелтеет, но не умрёт; не умерла и я. Потом... я видела, как ломают другие листья». А вот Веру сломать не смогли! А могли бы... Не стала она такой, которая заявляет: «Пожалуй, меня обманывай, я не рассержусь: я зато сама десятерых обману». А что касается «искушения», то ведь ей как раз и придётся пройти через него. И пройти, думается мне, с честью. Ераст, которому будет поручено скомпрометировать Веру, судя по всему, опытен в подобных делах и говорит, как надо действовать: «Первым долгом, надо женщину хвалить в глаза; таким манером какую хочешь донять можно. Нынче скажи — красавица, завтра — красавица, она уши-то и распустит, и напевай ей турусы на колесах! А уж коли стала слушать, так заговорить недолго». Однако его «тактика» терпит полный крах: «Она меня только одним взглядом так ошибла, ровно обухом, насилу на ногах устоял». Но, конечно же, Вера стремится найти того, кто откликнулся бы на её душевное тепло. Пока она только благодетельствует людям, видя в этом смысл жизни («Я много бедным помогаю, так часто не хватает; а у Потапа Потапыча просить боюсь; а кабы я богата была, мне бы рай, а не житьё»). Катерина Кабанова, напомню, сокрушалась: «Эко горе! Деток-то у меня нет: всё бы я и сидела с ними да забавляла их. Люблю очень с детьми разговаривать — ангелы ведь это». Это же горе и у Веры Филипповны. Наверное, именно поэтому стремится она найти воспитанника («Думала приёмыша взять, сиротку, чтоб не так скучно было; Потап Потапыч не велит»). А ведь и это её стремление наталкивается на цинизм. Простосердечное замечание «Только чтоб не самого крошечного, не грудного» вызывает издевательскую реплику «Нет, зачем. Так лет двадцати пяти, кудрявенького. От скуки приятно».

И именно поэтому избирает Ераст другой путь к её сердцу... «Она у нас сердобольная, чувствительная, так я на жалость её маню, казанским сиротой прикидываюсь... Кажется, подействовало; уж полдюжины голландских рубашек получил вчера. От кого ж как не от неё! Она всё так-то, втайне благодетельствует». Да, позднее она скажет Ерасту, что делает добро не для того чтобы её благодарили («Что за благодарность! Если я что и делаю, так, поверь, не из благодарности»), но, наверное, так хочется почувствовать тепло от того, кому сделала что-то хорошее... Может быть, именно потому ей и хочется иметь рядом ребёнка постарше, что грудной младенец не поймёт, не оценит? Разговаривать с ним ещё нельзя...

Несмотря на все её уверения, не может же она совершенно равнодушно слышать слова Ераста: «Конечно, всякое дело ведётся хозяином; только ведь мы от хозяина-то, кроме брани да обиды, ничего не видим. А коли есть у нас в доме что хорошее, коли ещё жить можно, так все понимают, что это от вас. Ведь мы тоже не каменные, благодарность чувствуем; только выразить её не смеем; потому, как вы от нас очень отдалены». И ведь прекрасно понимает она, что слова эти правдивы (вот для чего они говорятся - это уже разговор особый).

Я уже приводила цитату из пьесы современника Островского Д.В.Аверкиева: «А! пожалела, значит - полюбила: где жаль живет, там люди сердцем близки». Про жалость будет говорит и Ераст: «Вы меня не пожалеете. что такое я для вас? Стоит ли вам из-за меня себя беспокоить!» - «Нет, пожалею, пожалею». -«Нельзя вам пожалеть, вам ваше звание не позволяет; приказчик хоть умирай, а хозяину до этого дела нет — такой порядок». - «Да какой там порядок! По-христиански всякого жалеть следует».И жалость он будет всеми силами вызывать: «Хорошо, у кого жива родительница; а коли с детства кто сиротой остался... Вы извольте понять, что такое сирота с малых лет. Ласки не видишь, никто тебя не пожалеет, а ведь горе-то частое. Каково сидеть одному в углу да кулаком слезы утирать? Плачешь, а на душе не легче, а всё тяжелей становится. Есть ли на свете горчее сиротских слез? А коли есть к кому прийти с горем-то, так совсем другое дело: приляжешь на грудь с слезами-то, и она над тобою заплачет, вот сразу и легче, вот и конец горю». А вызвав жалость, решается он на следующий шаг, и вот уже Вера Филипповна соглашается: «Побеседовать с тобой, посоветовать что, потужить вместе я, пожалуй, и вперёд не откажусь... Тут дурного ничего нет». Наверное, действительно она уже неравнодушна к молодому приказчику, раз её будет смущать рассказ Аполлинарии Панфиловны о его связи с Ольгой, раз скажет она сама себе: «Разве пойти в собор… да нет, какая уж молитва»

И воспользуется он этим её состоянием, чтобы вынудить прийти на тайное свидание. Нет, заговорит не о любви: «Вам я желаю рассказать всю свою жизнь: как жил, что делал, и все свои помышления, и спросить у вас совета, каким манером и для чего мне существовать на этом свете и влачиться на земле. Это разговор не минутный, тут мало часа полтора или два потребуется». Он уверен в успехе своего замысла и не скрывает этого: «Стыдно по ночам к мужчинам на свидание ходить; а вы, значит, ко мне пожалуете». И даже пригрозит: «Если в десять часов не придёте, в одиннадцать — у вас в доме упокойник».

Ей, с её чистой душой, и в голову не может прийти, какую грязную игру затеяли вокруг неё. Впрочем, и сам Ераст прекрасно понимает низость своего поведения: «Которое ты дело мне сейчас рекомендуешь, довольно оно подлое. Пойми ты! Довольно подлое». Но идёт на эту подлость, ибо «пять тысяч, да на голодные-то зубы, да тому, кто их никогда у себя не видывал… тоже приятность имеют».

Всё решает случай...

Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь

"Путеводитель" по пьесам Островского здесь